Японский пианист с русским характером
"Образ и подобие": Эра милосердия
21.01.2016
Садакацу Цутида (родился в 1975 г. в Токио), лауреат премии международного конкурса пианистов им. С. В. Рахманинова в г. Москве, выпускник Московской государственной консерватории. В настоящее время преподает в университетах Шокэй-Гакуин и Мияги-Гакуин в г. Сэндай (Япония). Во время учебы в Москве принял православие с именем Матфей.
Мы сидим с господином Садакацу в библиотеке семинарии. За окном давно уже стемнело, по крышам и карнизам стучит дождь, слышны стройные голоса семинарского хора – в храме идет вечернее богослужение. От музыканта предательски вкусно пахнет свежей выпечкой и ванилью – наверное, на ужин испекли вкусные булочки. По Садакацу видно, что он устал, но наша беседа его не тяготит. Он удобно расположился на стуле, подогнув по себя ноги по-турецки. После каждого заданного вопроса смешно поправляет волосы и надувает щеки.
Несколькими часами ранее маэстро – господин Садакацу Цутида, в крещении Матфей – покорил хабаровскую публику своим исполнением музыки великого русского композитора Сергея Рахманинова; более того, приоткрыл зрителю глубину Богопознания и трагизм гения.
– Понимаешь, – говорит мне музыкант, – вот многие пытаются разгадать русскую душу, а я – нет. Потому что это невозможно понять, этим можно только восхищаться. Да, с одной стороны, это просто, но с другой стороны, это гениально, ее можно выразить одной емкой фразой: «Господи, помилуй!» Вот она, русская душа…
Еще это береза и сирень, как в романсе Рахманинова, слова помнишь?
Садакацу закрывает глаза и начинает петь с присущим ему азиатским акцентом о том, как прекрасна русская долина, как свободно дышится, как тоскливо на чужбине.
– Вообще, когда нам с семьей пришлось вернуться в Японию, – говорит он, – мы купили дом и решили во дворе посадить березу и куст сирени. Это стоило нам огромных денег, около двух тысяч долларов, но мы нашли их и исполнили свою мечту. На нас в Японии смотрели как на ненормальных, но нам хотелось этого, нам это было важно – русская береза и сирень, так любимая Рахманиновым.
Но вот что меня поразило. Когда я был в Свято-Петропавловском монастыре у игуменьи Антонии, она мне показала японский сад… Да-да, они сами его сделали. Меня это очень тронуло. За тысячи километров от Токио – японский сад. Я очень люблю Россию, но моя родина – Япония, и меня радует, что культура моей страны вдохновляет русских людей. Вообще, поездка в монастырь – это возврат в XIX век. Мне было очень спокойно и хорошо, в монастыре я понял, что Россия Рахманинова все еще жива. Я там даже на колокольню поднялся очень высокую, а ведь я с детства боюсь высоты. Но раз я играю произведение Рахманинова «Колокола», то должен был понять, каково это – колокольный звон, и я тебе скажу, это великолепно!
Знаешь, моя жена – это для меня подарок Господа! Она командир, без нее я бы пропал. Мы с ней познакомились в Москве, далеко от родины, но на то была воля Божья. Сегодня у нас растет трое прекрасных детей: Макарий, Виктор и… как ты думаешь, кто еще, а-а-а?
Садакацу смешно щурит и без того узкие глаза и расплывается в улыбке:
– Ну-у, давай, ты знаешь, это моя любимая русская святая.
Я пожимаю плечами: кто знает, что у этих православных японцев на уме.
- МА-ТРО-НА-А-А, да-да, именно Матрона, - смеется музыкант. - И всех это так радует, особенно русских, конечно. Жена так решила, она вообще умнее меня и к вере пришла более обдуманно, чем я. Я даже первое время отговаривал ее принимать святое крещение, но она кремень, решила – все. Теперь у нас православная семья, ходим в храм Благовещения, я регент хора, помогаю владыке Серафиму.
А вообще, когда я только пришел к вере, то жениться не собирался. Меня увлекло монашество, его красота, строгость. У меня был русский друг Дима, мы договорились, что едем вместе на Афон и остаемся там в монастыре. Я сначала отправился в Японию, объявил родителям о своем решении. И знаешь, меня отец из дома выгнал, и теперь я понимаю, как он был прав. Я же себя тогда святым возомнил, и когда молился у мощей святителя Николая Японского, то думал, что и сам вот-вот стану святителем, начну просвещать и крестить японцев. Но это было безумием. Слава Богу, обошлось. Только перед другом было стыдно, но он и сам после понял, что монашество – не наш путь.
Я слушаю Садакацу и задаю сама себе вопрос: а люблю ли я Россию так, как любит ее этот японский пианист с русской душой? Верю ли я так искренне в Бога, как верит в Него этот взрослый выдающийся музыкант, сумевший в сорокалетнем возрасте и при всемирной известности сохранить светлую и чистую душу ребенка? Вообще, кто сегодня из нас так искренне может восхищаться жизнью, замечать самые незаметные вещи, слушать рассветы и закаты, дыхание осени, шелест листьев и вглядываться в дали сквозь ветку сирени, а потом всю эту мошь передавать через музыку, «петь на рояле» прелюдии Рахманинова. И на вопрос, почему эта музыка звучит так прекрасно, отвечать: «Потому, что он русский и он в Боге».
– Я уже говорил на концерте: почитайте и любите своих родителей и учителей, - говорит маэстро. – Это очень важно. Мой отец, которого я уважаю, – пример для меня. Мой учитель Виктор Карпович Мержанов – великий человек, он гениальный музыкант; если бы вы слышали, как он играл! Его все уважали в консерватории, не только за его талант, но и за его человечность. Что это был за человек! Фронтовик, он ушел на войну добровольцем, совсем молодым, хотя был музыкантом. Как это возможно? Музыкант – солдат? Но он не мог играть, когда его братья гибли. Самым главным для него было –быть честным, несмотря ни на что! Я стараюсь ему подражать во всем.
– Садакацу, Вы бы пошли воевать?
– Если бы мне потребовалось защищать родину, то да. Как я смог бы спокойно играть?
– Вам когда-нибудь было стыдно?
– Когда-нибудь? (смеется) Да ты что, мне все время за себя стыдно. Это неправильно сформулированный вопрос (смеется).
– А за что Вам стыдно?
– За свои недостатки, у меня их огромное количество. Прощу прощения!
– Когда Вы выходите на сцену…
– Я всегда думаю, что я родился именно для этого момента.
Мы молчим, потом собеседник продолжает:
– Мы с женой иногда разговариваем о смерти, о том, кто уйдет первым. Я смеюсь, спрашиваю ее о том, будет ли она плакать обо мне. Уговариваю, чтоб не очень горевала. Но вообще – мне кажется, когда я умру, многие будут рады: вот негодяй ушел, наконец-то (смеется).
- Для вас музыка…
- О, для меня это всегда сложный вопрос – что такое музыка. Еще один мой учитель, Вячеслав Вячеславович Медушевский, сказал, что музыка – это несомненный язык Богообщения. Но это его ответ, я не могу так сказать, я ищу этот ответ для себя. Пока мне трудно сказать, что такое музыка. Но я точно знаю, что это служение, это не работа. А музыка Рахманинова – это что-то сокровенное…
Спрашиваю его: ощущает ли он себя счастливым человеком? Он прикрывает глаза, поправляет очки и вмиг становится натянутым как струна, собранным и так тихо мне говорит:
– Мужчина не должен искать счастья для себя, его обязанность – сделать счастливыми свою жену, детей, и, глядя на это, он может только радоваться!
- Мой последний вопрос: Ваше главное жизненное правило?
- Опять Хиросима, - смеется Садакацу, закрывает лицо руками и начинает думать, потом откидывается на спинку стула и опять громко смеется. - Ну что-то же должно быть у меня… что-то должно… Ну хорошо, если серьезно – с детства я старался не обманывать людей, не врать самому себе. Всегда оставаться честным. Надеюсь, что получается.
Беседовала Юлия Алексеева
